Сказки кофейного фея - Светлана Макаренко-Астрикова

– Приехали? Слава Богу! Миш, привет – она целует Мишку, на ходу, с летящей нежностью, куда то, мимо уха, от нее веет легким запахом хлорки, дезинфектора и яблок… Странный такой коктейль. Я морщусь слегка, и, обходя чету Вороховых на садовой дорожке, осторожно треплю Анину макушку, отчего ее волосы, стянутые тугой резинкой, рассыпаются…

– Грэг, привет! – Аня сжимает мое запястье.– Не хулигань! Пакеты поставь на кухне, я разберу… Наверх не поднимайся… И ты, солнышко, не поднимайся тоже, пока.. Нельзя туда. Сказали, через два часа.

– Кто? – Фей нетерпеливо развязывает ленты накидки – пальто – Кто сказал?

Санпедстанция* – важно произносит Лешка, выпуская воздух через одну ноздрю.. – Такая машина большая, зеленая, с крестом, и там два дядьки в противогазах с чемоданами… Как на войне, фей, прикинь, блин! Мышей травили… А на чердаке столько сундуков каких то… Они все двигали, и переставляли, и сказали, что сундуки с камнями, наверное… Но крыс там нет.

– Еще крыс только нам и не хватало! – хрипло смеюсь я, присаживаясь на крыльцо.

– Да. Для полного счастья. – Тихо шепчет фей, держась за мою руку и останавливаясь рядом. – Я их не люблю. – Она передергивает плечами. – Честно сказать, боюсь. И не понимаю, зачем они… А когда не понимаю, тогда мне страшно…

– Они же, как санитары, милая! – Я осторожно стягиваю ее перчатку с запястья вниз, целую, стараясь в одно мгновение, нитью губ, услышать пульс… Аритмия. Пульс то появляется, то – пропадает… Пахнет сиренью.. Ее любимые духи. Сквозь все.

Улыбаюсь, осторожно пригибаю ее мизинчик к тыльной стороне ладошки, еле слышно шепча детское и теплое: «Сорока – ворона, кашу варила» – и подмигиваю ей: Она улыбается, успокаиваясь:

– Прости, я думаю бог весть что!.. Аня, а вы давно здесь?

– Солнышко, мы – с утра. – Аня выходит на крыльцо с пледом и подушкой, с вышитым по атласу маком. – С утра дождь и дымка была, представляешь, какая красота! Я думала, радуга будет… Говорят, когда радуга так поздно, в сентябре – к теплу.

– Грибов тьма, наверное! – Мечтательно вздыхаю я.

– О. Грэг, а пойдем на разведку, а?… – встревает в разговор младший Ворохов и осторожно тянет за руку фея, отбирая у Ани, все, что она вынесла – Ма, чего ты, дай, я сам постелю.

– Аккуратнее только! – Аня, легко, бугорком ладони, касается головы сына. – Он прижимается к ее коленям:

– И папа сказал, у нас котофей скоро будет.. В придачу к фею.

…От мышей – котофей.

С глазом, что когтя – острей.

В доме он живет, где фей

Пьет на завтрак звезд елей…

Тихо, едва выдыхая, бормочет фей, и улыбается:

– Это про меня немножко, ребята, да? – И нетерпеливо бежит по дорожке от крыльца, позвякивая молниями на сапожках, в глубину сада. Лешик, тотчас же -«зигзагом» срывается за ней:

– Подожди, эй, куда ты?… Там яблоки, тихонько!!! Упадешь! – Но фей не замедляет шага…

– …Запиши, что ли? – Растерянно протягивает мне ошеломленный Мишка коробку от сигарет и сломанный наполовину карандаш…

– Я и так запомню. Не надо. – Мой голос срывается на хриплый шепот. Аня медленно сползает по столбику крыльца на ступеньку. Сидит и плачет беззвучно. Просто – не вытирает слез, которые капают со щек на ее пальцы, оставляют дорожки на шее.

В тишине слышно, как, с глухим стуком, падает в осеннюю, порыжевшую траву, яблоко, перепархивает с ветки на ветку озябшая от утреннего дождя синица. И отчетливо слышен вдалеке серебряный колоколец, переливчатый голос фея, который сосредоточенно и серьезно объясняет Лешке:

– Видишь ли, солнышко, когда этот рыцарь ехал по пустыне, со свечой от гроба Христа, то на него напали разбойники, хотели загасить пламя, избили его, смеялись над ним. Брать у него было нечего, он отдал им нательный крест… Они швырнули его в песок.

– Дураки! – Фыркает тотчас Лешик.– Нельзя ведь крест швырять куда попало. Он же – хранитель, да, фей?

– Да. Вот это еще положи в корзинку… И вот, тогда рыцарь решил с ними драться, проучить их. А так как оружия у него почти не было, и кинжал затупился, то он дрался баньерой..

– А что такое – баньера? – любопытный голосок Лешки звенит на высокой ноте неподдельного интереса.

– Баньера – это… – Фей поднимает глаза от корзины с яблоками, видя, что я стою перед ней.– Это же короткое древко, флаг, штандарт цветов прекрасной Дамы, за которую рыцарь сражается на турнире, да, любимый?

– Да, голубка. Все правильно. – Я поднимаю отяжелевшую от влажных яблок корзину за обе ручки и несу к скамейке. – Хорошая антоновка у нас тут уродилась… Баньерой драться трудно, она же – короткая, а это значит, что? Ну, Леха, соображай! – Я, тем временем, тщательно расправляю на скамейке свернутые вчетверо газеты и плед.

– Что? – Лешик с любопытством таращит на меня хитровато – смеющиеся смородинки глаз с зеленой прожилкой.

– Это значит, что рыцарь владел приемами кулачного боя. И неплохо. Наверное, так…

– Ух, же ты! – свистит восторженно Лешка через два передних зуба.. Боксером был. Как Кличко?

– Как Тайсон, – улыбаюсь я. – Ласточка, иди сюда, отдохни немножко. Я тебя укутаю…

– Не надо кутать, зачем? Тяжело. – Фей нетерпеливо машет рукой, но усаживается на скамейку, погружая ручку в перчатке в корзину с яблоками, вороша их, обрывая зеленые листки.. Потом ее пальчики легко касаются замка моей куртки, она застегивает его, отряхивает воротник, поправляет шарф.

– …И вот тогда разбойники в первый раз, по настоящему, испугались. – Она легко приподнимается на цыпочки, целует меня в щеку, нос, глаза… – Рыцарь не был сильнее их, но – не отступился. Отступились они. Их было много, но перерезать рыцарю горло никто не осмелился, так сильна была в нем отвага и прямодушие..

– Безрассудная храбрость и врагу может внушить уважение. Когда рыцарь вернулся из похода в родной город, в Толедо, мало кто из жителей верил, что он мог одолеть один десяток разбойников, и все трудности перехода по пустыне.

– Но кто-то же верил ему? – Лешка осторожно, с неуклюжей старательностью, помогает мне усадить фея на скамейку и укутывает ее плечи пледом.– Ты иди, мы еще посидим тут.

– Неважно, Леха, кто верил или – нет – отвечаю я вдруг решительно и резко. – Главное – самому верить, не отступаться от того, что наметил. Вот он наметил привезти свечу из Иерусалима, и привез. Категорически.

– В него верило само Небо, Лешенька! – тихо вздыхает фей, осторожно держась за мое запястье. – Рыцарь говорил, что чувствует это, когда входит в храм или сосредоточится, молясь, думая. О хорошем….. Может быть, гораздо важнее, когда в тебя верит сама Вселенная, и тебе дает шанс что то попробовать, нарисовать, написать, узнать, изменить…

– И в тебя тоже Небо верит.. Я знаю… – Лешик доверчиво обнимает колени фея. – Сиди – сиди, так хорошо… – Ты не умрешь, никогда, потому что и даже и не за то, что мы тебя любим, а ты нас всех – любишь сильнее, чем мы – тебя. Правда! Я когда о тебе думаю, или читаю твои сказки, то у меня голова не болит, Ничего не болит. И я как будто лечу куда то, и голос твой слышу.. А мне бабушка папина говорила, что если ты рядом с человеком – летишь, то это значит, человек – ангел… А ангел никогда не умирает.– Лешкина голова прочно лежит на коленях фея. Она задумчиво дует на его вихры. Молчит. Подносит руку к горлу.

– Лешечка, я вовсе не ангел.. Просто я – фей.. Твой крестный фей. – Она силится улыбнуться, но губы кривятся беспомощно. – Сказки простые пишу и книги. Ты за меня молиться станешь, когда меня не будет? Да?

– Нет. – Качает головой Лешка. – Не буду. Сказал же, не умрешь ты. Ангелы не умирают. Правда, Грэг. Скажи же ей! Ты ведь знаешь. Скажи ей, ну хоть по латыни…

– Почему – по латыни? – мои брови медленно ползут вверх, но прежде, чем я успеваю удивиться самому себе, с моих губ слетает: «angelos in aelernum». И тотчас, как отзвук тихого и неслышного голоса Вселенной в траву, со стуком падает яблоко… Одно, второе… Солнечный луч пронзает тишину сада.. Щебечут синицы.. Кажется, что и они поют: «Angelos in»… Во всю силу своих маленьких, будто посеребренных, горлышек….

Глава тринадцатая. Drang nash osten, или Тайна старых сундуков…

…Мишка, чертыхаясь, тащит корзины и старое тряпье, сломанные лыжи, удочки, продавленные венские стулья, косяки старых дверей, плинтусы и рамы, в сарайчик – навес для дров.. Я помогаю ему укладывать, распиливать, раскалывать все это старое дерево маленькой электрической пилой.

Чердачная лестница скрипит под нашими шагами, ворчит под беготней Лешки, туда – сюда, вверх – вниз, с кипами старых «Известий», «Труда», «Правды», плакатов ГО, и прочей ветоши.

Усердно шипит и фыркает квадрат газовой колонки, старательно, до блеска оттертый Мишкой и мною от серого налета пыли. Что – то мигает в ней, видно в окошко, как медленно и упорно ползет вверх температурная шкала. В доме становится все теплее, но фей, по прежнему, сидит в гостиной, около камина, укутанный в пальто и плед..